— Остановка — Храм! Заречное! Выходит кто? Заречное!.. — Александр Иванович очнулся от сказки, в которой только что был, вскочил, вскрикнул: — Я выхожу! — и на шатающихся от сна ногах устремился к выходу. Главное, он не забывал тащить с собой две сумки своих домашних приготовлений: что для могилки Дениса, что для настоятеля храма Палыча, что для себя — в дорогу, на целый день.
…Время было начало десятого, и наш москвич решил сразу сходить в храм, вход на территорию которого был метрах в пятидесяти от остановки, тем более что настоятеля он предупредил о своём приезде.
История небольшого села Заречное уходит корнями в далёкий XIV век. В центре села, на берегу чудного пруда, возвышается величественный храм Архистратига Божия Михаила. Здание было сложено из кирпича с белокаменными деталями и оштукатурено. Массивный четверик храма завершён крупным световым барабаном, покоящимся на внутренних пилонах. К храму примыкает двухъярусная колокольня. Северный и Южный фасады украшены портиками. Внутри храм очень просторный и светлый, а по художественным достоинствам просто уникальный. Со святой горы Афон были привезены иконы Богоматери «Скоропослушница» и Великомученика Пантелеймона. При закрытии во времена советской власти Христорождественской церкви в соседнем селе сюда была перенесена икона Богоматери «Отрада и Утешение».
…Храм Архангела Михаила действительно необыкновенный, с необыкновенной историей, в которую включены имена людей, трудами и молитвами своими созидавшими и сохранившими святыню…
В этот храм и шёл наш герой, выйдя из автобуса на остановке. Дорожка от остановки до ограды с коваными решётками на белокаменном фундаменте не занимала и десяти минут. Александр Иванович был крещён родителями в детстве и в Бога верил. Но верил не истово, слепо и фанатично, а спокойно, уважительно и уверенно, как верит в отца сын, зная, что отец рядом, что он никогда не бросит, а справедливо подскажет, протянет руку и поможет, и, если ты заслужил, простит грехи и проступки. Иваныч не держал постов, слабо знал календарь церковных праздников, но основные, конечно, знал и отмечал. Да и молился он дома каждый день, зажигая свечу из коробочки с надписью «Свечи для домашней молитвы» и собирая у себя на столе самые главные и любимые им иконы: Иисуса Христа, Божьей Матери «Нерушимая стена», Николая Чудотворца и Святомученика Пантелеймона. Ещё очень любил Александр Иванович икону «Вера, Надежда, Любовь и мать их Софья», так как узнавал в одной из сестёр на иконе свою жену Любу, а в другой сестре — Любину единокровную сестру Веру. А всего их было родных сестёр трое — как на иконе. Хотя третья их сестра была не Надежда, и отношений с ней он не поддерживал. Причины для этого были, но возвращаться к ним не хотелось даже в мыслях.
В этом проклятом, високосном, пандемийном 2020 году потерял он по причине коронавируса жену свою Любовь, которую страшно любил и с которой прожили они вместе больше тридцати пяти лет, зимой этого года отметив Агатовую свадьбу. Рана от неожиданной смерти супруги сильно кровоточила, и часто по вечерам у икон, во время молитвы за упокой души жены, текли и текли слёзы по лицу Александра Ивановича, остановить которые он не мог и не хотел. Только единожды он рассказал о своей тоске своему лучшему другу, с которым вместе работали за Полярным кругом на одном из предприятий Министерства обороны. Саша был на предприятии главным механиком, а его друг, которого он звал Женя, — хотя был Женя старше на несколько лет и звался Евгением Григорьевичем, — главным энергетиком.
Вот какой рассказ услышал в тот раз Женя от своего друга, будучи проездом в Москве и остановившись на сутки у Александра Ивановича дома. «После смерти жены Любашив реанимации городской больницы с диагнозом COVID-19 состояние нервной системы моей стало просто безобразным. Временами я не хотел, но кричал, по-настоящему, от боли изза её смерти. Пришлось обращаться к невропатологу. Таблетки, рецепт на которые я получил у врача, я пил дисциплинированно где-то полгода, понимая, что без них, один, я с этим горем не справлюсь. К седьмому месяцу таблетки видимо начали действовать «по полной», я немного успокоился, так как понимал, что постоянные истерики, а именно так назвала мои непроизвольные крики врач, до хорошего не доведут. А попадать в дурдом, по понятным причинам, не хотелось. Женя, я каждый вечер после Любиной смерти начал молиться святым и Господу нашему Иисусу Христу за упокой души её и просить принять её в Царство Небесное. В мае чувства мои несколько изменились: я перестал плакать, смотря на Любины фотографии и молясь за упокой её души. Но каждую секунду, свободную от мыслей по работе или домашних дел, а частенько и параллельно с этими мыслями, я видел картинки её присутствия в тех или иных местах или обстоятельствах нашей совместной жизни, слышал её голос, видел её улыбку, узнавал её жесты, походку, движения. Знаешь, Жень, когда старца Симеона Афонского спросили: «Кто лучший в жизни учитель?», он ответил: «Страдание!» Оказывается, страдание тоже может быть учителем и лекарством. И я почувствовал, что не могу с сухими, без слёз, глазами смотреть на Любашины фотографии. Я просто хотел во время молитвы и, находясь напротив её чудной фотографии на компьютере, плакать, но таблетки продолжали делать своё успокаивающее дело. И я от них отказался. И то, чего я хотел — я добился. Теперь каждый вечер я опять плакал у икон и её фотографии. Пришло понимание слова «мазохизм». Это сладкое чувство боли и страдания по страшному поводу гибели жены. Не знаю, можно ли назвать это мазохизмом? Я его раньше представлял по-другому. Но то, что после молитв и слёз приходило на время успокоение — это точно. Телефон, настроенный продвинутой внучкой, каждый день ровно в 11—00 напоминает мне, что пора пить таблетку, — ту самую, успокоительную, и я каждый день ровно в 11—00 выключаю заставку — напоминание на экране телефона — и работаю дальше, чтобы вечером со слезами встретиться с фотографией Любани и иконами Святых.
Я предполагал, что мазохизм — это обстоятельства, при которых человек сам, осознанно наносит себе раны и увечья. Видимо, бывает ещё и духовный мазохизм? Нужно ли с ним бороться? Если нужно, то как? Таблетками? Не прошло ещё и года после смерти Любы, может, через какое-то время придёт понимание, как дальше жить и на что и кого ориентироваться, кроме Бога и фотографий, запечатлевших мою жену-красавицу! Вот так, Женечка! Вот так и живу. А теперь давай за упокой души Любы выпьем вина по рюмочке».
После того, как рюмочка действительно очень вкусного вина была выпита, Саня услышал от своего друга: «Знаешь, дружок, я не уверен, что слёзы помогут твоей Любаше попасть в Царство небесное. Ты бы сходил в церковь, поговорил бы с батюшкой. Может, знаешь кого-то поблизости. Церквей-то в Москве — не мало!» Не очень-то и прислушался в тот раз к словам друга Александр, а сейчас по дороге в храм вдруг вспомнился тот разговор…
Храмовая территория была здорово ухожена: дорожки, выложенные красивой тротуарной плиткой, были чисты, на газонах цвели розы разных цветов и размеров. Украшали земельный участок и вечнозелёные можжевельник и туя, а ещё низкорослая черёмуха, совсем низкие деревья, название которых Александр Иванович и не знал, с большими ярко-красными, сиреневыми, белыми и светло-голубыми цветами. Кроме этого, ещё множество цветущих мелких астр, садовых ромашек и петуньи радовали глаз посетителей храма и их души. Очарован околохрамовой красотой был и Иваныч.
