4. Карантин
…Александр Иванович! Саша!.. Зовут на рентген! Вставай! — это сосед по палате, чья койка слева. Андрей, кажется.
Я через силу поднимаюсь. Тащусь на рентген…
Так проходят три дня, в которые я плохо реагировал на окружающих, на вопросы лечащего врача отвечал односложно. «Хорошо». «Да». «Нет». В голосе пропали интонации. Смотрел в одну точку и видел перед собой Любочку – живой, весёлой и красивой.
Утром, на третий день после смерти Любы, дочь позвонила сообщить, что завтра отдадут тело мамы, и она обо всём договорилась: «Знакомый парень помог со всем: место, гроб, венки, ограда, крест… Священник придёт отпевать маму прямо на могилку, завтра, в 10-00 на центральном кладбище города». Кроме того, назвала на всякий случай квартал захоронения.
Я ни на минуту не сомневался, что меня выпустят из больницы хотя бы на день, чтобы похоронить родную жену. После звонка дочери я сразу нашёл лечащего врача в ординаторской.
Ирина Александровна сидела за компьютером и что-то печатала. Не лишённый приятности овал лица, красивые губы, усталые серые глаза с небольшими кругами под ними. Русые волосы, заплетённые сзади в небольшую французскую косу, молодили и придавали капельку шарма. Губы чуть накрашены неброской помадой, но всё равно выделяющие их на нижней части лица. Ногти на руках ухожены, но лак неяркий, скорей розовый, чем бледно-красный.
На столе лежали кипы историй болезней пациентов. На металлическом стеллаже стоял электрический чайник, чашка с недопитым кофе, блюдце с печеньем «Кокосовое» и поднос с несколькими перевёрнутыми, видимо — чистыми, чашечками. Имелась пачка сахара «Чайковский» и снова истории болезней… Они были везде, в том числе на подоконнике, на стуле около стеллажа. Короткий диванчик, присутствующий тут же, видимо, для дежурных врачей, помогал измотанным нами, больными, медицинским работникам как-то перебиться ночью без нормального сна. Правда, подушки не было на диване. Было очевидно, что она лежит и ждёт своего ночного часа в одном из четырёх металлических одежных шкафов, стоявших между одним и вторым окном…
Отделение, где я лежал, не относилось к «красной зоне». Здесь лежали люди с воспалением лёгких, анализ на ковид у которых дал пока отрицательный результат. Но подхватить эту заразу в нашей больнице можно было очень даже просто, и все мы береглись, как могли, пачками комкая влажные салфетки с антибактериальным составом. Мылили беспрестанно руки в раковине, имеющейся в палате. Без маски только ели, умывались и спали, остальное время она практически не снимались с наших лиц. Друг к другу близко не подходили.
— Ирина Александровна! – обратился я к доктору, которая перестала печатать, как только я вошёл в ординаторскую. — Вы же знаете о моём горе, давайте решим вопрос, – продолжил я. – Мне необходимо выйти из больницы хотя бы на световой день, чтобы похоронить жену завтра утром. Во второй половине дня я буду у себя в палате.
— Александр Иванович, в любой другой ситуации я бы решила вопрос положительно в течение трёх минут. В настоящее время, время эпидемии короновируса, выпустить Вас из ковидной больницы с двусторонним воспалением лёгких равносильно для меня потере работы. Вы уж меня поймите и простите, я категорически не могу этого сделать, мало того, это и не в моих силах.
Она собиралась продолжить, но я несколько ошарашенный таким началом, заговорил о любой расписке со своей стороны, написанной в её присутствии, что ни она, ни вся больница, как структурное подразделение Министерства, не отвечает за состояние моего здоровья и за мою жизнь с момента моего выхода из здания лечебного учреждения.
— Одновременно я беру на себя обязанность строжайше придерживаться правил, существующих в период карантина: маска, перчатки, дистанция 1,5 метра. Могу и рот заклеить скотчем, а на глаза надеть маску для горнолыжного спорта, — я продолжал говорить, постепенно понимая, что принятие окончательного, положительного решения от неё не зависит.
— Или я сам уйду… без разрешения, расписок, обещаний и доказывания того, что не подлежит доказыванию и объяснению… — промолвил я в конце своего монолога.
В ответ услышал, что с прошлой ночи на охрану больницы призвано близкое Министерству здравоохранения области частное охранное предприятие. Вход в больницу есть, но выхода теперь нет. Ситуация с ковидом в области и, в частности, в городе крайне тяжёлая. Команду охране на выпуск больного может дать только главный врач.
Наступила тяжёлая пауза в разговоре двух взрослых, всё понимающих людей. Извиняющаяся улыбка и разведённые в стороны руки Ирины Александровны.
— Где мне его найти?
— Не его, а её. Зовут её Альбина Сергеевна, и найти можно на 6 этаже в приёмной, кабинет 601.
После получения очередной капельницы, уколов и таблеток я пошёл искать кабинет главного врача больницы. Хорошо, что кабинет находится в нашем шестиэтажном корпусе.
Кабинет № 601 я нашёл достаточно быстро: он был следующий после кабинета № 600, где, судя по табличке на двери, трудился заместитель главного врача больницы. Открыв дверь с номером 601, я попал в светлую приёмную с красивым ресепшеном цвета махагон. В глубине приёмной, у стены, стоял большой цветочный горшок, в котором рос замиокулькас, родиной которого, насколько известно, была тропическая Африка. В России народ называет это растение «долларовое дерево» и, припоминая, как у нас любят приметы, положить под цветочный горшок однодолларовую купюру – святое дело! Здесь хорошо заботились о чистоте: нигде ни пылинки. Все листики растения блестят как лакированные – смотрятся отлично.
Любезная секретарша прекратила печатать на компьютере и спросила, не из 2-го ли я отделения и не Ирина Александровна ли лечащий врач? Александр Иванович насторожился. Здесь уже знали о его возможном приходе?
Секретарша зашла в кабинет главврача и через секунду вышла, открыв широко дверь и произнеся: «Проходите, пожалуйста». «Спасибо», — Александр Иванович выдавил из себя улыбку, которая, впрочем, удалась плохо.
— День добрый, Альбина Сергеевна, уделите, пожалуйста, три минуты, — произнёс я, входя в кабинет. Услышав в ответ: «Минуту» — стал разглядывать кабинет. Кабинетик-то метров 40 квадратных, 3 больших окна по одной стороне с летними лёгкими светлыми шторами. Но окна закрыты. Работает кондиционер. Хозяйка кабинета не любит пыли и шума. Недалеко от здания больницы – широкий проспект и, естественно, автомобили и общественный транспорт могут ей создавать неудобства. Пахнет розами. Но мне не верится, что букет алых роз, стоящий в вазе на приставном столе для заседаний, может так пахнуть на всю комнату. Видимо это дезодорант. Вся мебель – от одного современного гарнитура. Цвет – венге. Вокруг стола с розами замерли до десятка стульев, как бы охраняя букет. Стол главврача, шкафы книжные, шкаф для одежды, два кресла для задушевной беседы и журнальный столик с хрустальной пепельницей и хрустальными же стаканами. Две бутылки «Боржоми». Запотевшие. Только вытащили из холодильника. Красиво. А теперь – хозяйка кабинета. Белоснежный медицинский халат с синими кантиками по воротничку, по нагрудному карману и по манжетам рукавов. Пока Альбина Сергеевна что-то дописывает, я продолжаю стоять, потому что присесть не предложено. И продолжаю созерцать кабинет.
Такую штуку никогда я не видел: анатомическая модель торса человека. На первый взгляд – бесполая. Хотя, честно говоря, странновато было бы видеть эту модель с мужскими гениталиями в кабинете женщины-руководителя, даже и врача. Впрочем, и торс раздетой женщины в кабинете женщины? А, не моё это дело — разбирать здесь половые предпочтения Альбины Сергеевны.
Эта штука стоит в простенке между окнами на полированном столике. Высота модели — около метра. Та часть лица, которая сбоку видна хозяйке кабинета, – человеческая, отражается в стекле одного из шкафов. Вторая половина лица, которая видна входящему в кабинет, — без кожи: мозг, лобная кость, глазное яблоко, зубы – производит на немедицинского работника неизгладимое впечатление.
Ниже от подбородка практически до низа человеческого торса без рук и ног всё не имеет кожи. Все внутренние органы имеют разные цвета, разные размеры, разную структуру пластика, из которого они сделаны, и, соответственно, разные названия, узнать которые взрослому человеку совсем не сложно.
Альбина Сергеевна – плотная женщина лет пятидесяти двух, с ярко накрашенными губами, с ногтями на руках такого же цвета, с ухоженной причёской каре из каштановых волос, уголки губ приспущены. Типичное лицо руководителя.
Главврач прекращает писать, поднимает на меня чёрные глаза: немая сцена, в которой как бы слышится вопрос: «Какого хрена ты припёрся?»
— Слушаю, Александр Иванович, — она назвала меня по имени-отчеству, хотя мы не знакомы. Значит, ей точно доложили ситуацию. — Я так понимаю, что решение по вашему вопросу Ирина Александровна Вам сообщила.
— Я бы сказал, что мы обменялись мнениями по этому вопросу.
— Боюсь, я не смогу Вам помочь.
— Я понимаю, что Вы не можете, но помочь надо. Думаю, не каждый день и не каждый год Вы можете вспомнить такой случай и повод для такого обращения. Могу поспорить, что в Вашей жизни такого прецедента ещё не было, и Вы просто не знаете, как Вам быть: с одной стороны, Вы отдали приказ охране никого не выпускать из больницы и личный состав ходит с пропусками. С другой стороны — пандемия коронавируса, приказ Минздрава и постановление Губернатора соблюдать строжайший режим карантина, да ещё те веские причины, о которых Вы знаете. И Вы же прекрасно понимаете необходимость моего присутствия на похоронах моей жены.
Я скажу Вам больше: в моём лице Вы видите самого ревностного исполнителя требований карантина. Я два часа побуду у гроба жены, услышу слова священника, провожу её до могилы и брошу горсть земли на гроб. Всё время я буду в маске, в перчатках, не подходя ни к кому, не обнимая, не плача на плече у дочери. Даже стоя на коленях перед засыпаемой землёй могилой, я буду думать, что вернуться можно только на заднем сидении такси, в новых перчатках и новой маске, не разговаривая и не вытирая бесконечно текущие по щекам слёзы, не давать волю рыданиям, подступающим к горлу из сердца, разорванного на мелкие части.
Альбина Сергеевна стойко выслушала мою тираду с каменным лицом:
— Александр Иванович, надо отдать Вам должное — Вы хорошо излагаете свои мысли, только это ни к чему! Я ни за что не нарушу приказ, мне плевать на Ваши колени, слёзы, маски и перчатки. У меня приказ – закрыть выход из больницы. Я держусь за своё место и приказ выполню.
— Альбина Сергеевна, я так понимаю, что отпущенные мне три минуты ещё не истекли. Вы поставьте себя на моё место и представьте, что у Вас в семье несчастье. А Вас не выпускают на похороны любимого человека, несмотря на то, что Вы дышите, ходите, моргаете, плачете и разговариваете. Вы вообще представляете, в какой просьбе Вы только что собирались мне отказать? Вы же руководитель и прекрасно знаете, что в любом приказе есть исключения. Осталось Вам только решить, что мой случай как раз и есть исключение из приказа Минздрава.
И если Вы скажете «нет», мне придётся встать на колени перед Вами, – последнюю фразу я почти кричал, – и молить Бога, чтобы он научил Вас, как поступить в моём случае!
— Во-первых, не орите Александр Иванович! – металлическим голосом произнесла хозяйка кабинета, — Во-вторых, выходите из кабинета, я Ваши причитания слушать не хочу и не буду, мне надо работать.
— А мне надо похоронить свою жену, – закричал я и дальше перестал себя контролировать…
5. ПОБЕГ
Я подбежал к рабочему столу главврача и начал крушить всё, что было на нём: телефоны, компьютер… Клавиатура полетела на пол, туда же отправилась и ваза с розами…
…Два охранника заломили мне руки и положили лицом на стол. Выдержав минуту, мне разрешили выпрямиться, и с заведёнными назад руками и дыханием, говорящем о большой и тяжёлой физической работе, только что законченной, вывели из разгромленного кабинета.
…Охранников оказалось двое. Вели меня сначала по знакомым коридорам, затем по какой-то лестнице вниз. Похоже, что лестница ведёт к запасному выходу. Они спускались со мной на первый этаж.
На площадке между этажами они отпустили мои руки. Я повернулся к ним и увидел их лица.
— Мужик, ты успокоился?!
Я выдохнул и ответил: – Нет!
Тот, что был помоложе и стоял слева от меня, произнёс сквозь зубы голосом, полным злобы и ненависти: – Ну, я тебя успокою! И ударил меня кулаком в живот, второй удар пришёлся в левый бок, хотя, честно говоря, второй раз бить было необязательно, потому что уже от первого удара я сложился пополам, зажав живот, но пока держался на ногах. Вряд ли после первого удара я бы смог ещё раз разгромить кабинет главврача. После второго удара я упал на бетонный пол лестничной площадки, хватая воздух ртом, в глазах потемнело. Через несколько минут я услышал, видимо, на верхней площадке лестницы, голос Альбины Сергеевны, обращённый к охранникам: «Вы что делаете, уроды, мне ЧП в больнице не нужны! Захотели, чтоб я вас обоих уволила?» — я лежу и глаза не открываю. — «Так это Володя», – голос второго охранника. «Альбина Сергеевна, что Вы запереживали. Сейчас Ваш беспредельщик очухается и поползёт в свою палату. Я его только погладил. Слабак оказался» — «А если он вызовет полицию?» Голос охранника Володи: «Да напрасно волнуетесь, у меня там братан работает. Продолжения не будет». — «Всё равно ты, Вова, – дурак!» Шаги, тишина, видимо, все расходятся.
…Когда я понял, что смогу подняться, рядом никого не было. Я с трудом поднялся и, держась за живот, побрёл к своей палате, где меня уже ждала штатная капельница и постель, в которую я с радостью упал и тут же уснул.
Когда я проснулся, было около 22 часов. Выпив холодного чая, я съел остывший ужин, состоявший из двух столовых ложек перловой каши и кусочка жареной рыбы, но это меня не напрягало и не волновало. После так называемого ужина, я положил в карманы телефон, паспорт, перчатки, запасную маску и остаток денег – что-то около тысячи рублей. Обратился к соседям по палате: «Мужики, если меня будут спрашивать, то я здесь, вышел в туалет или поговорить со знакомыми».
Надев перчатки и маску, я вышел из палаты и направился к теперь уже известной лестнице. А спустившись по ней на первый этаж, при этом идя тихо, осторожно, стараясь не издавать обувью никаких звуков, увидел дверь, перед которой лежал резиновой коврик, для того чтобы входящие вытирали при входе обувь, перед тем как надеть на обувь бахилы. На двери висело объявление «Ключ от двери – у охраны». Теперь понятно, почему здесь поставлен пост охраны. И где ключ от двери – тоже понятно.
Справа от двери стояла скамейка, на которой дремал молодой охранник Вова, с которым я близко познакомился сегодня на лестнице. Рядом стоял небольшой деревянный столик, на котором лежал какой-то журнал, открытый на странице кроссворда, ручка, какие-то бумаги, включённая рация и электрошоковая дубинка. Кроме того, ближе к охраннику, на краю стола стоял красивый термос, видимо, из нержавейки, кружка кофе, который было слышно по запаху, и откусанный бутерброд.
Бутерброд был непростой. Такие бутерброды делают только любящие женщины любимым мужчинам: на белом батоне, намазанным маслом, лежал кружок языковой колбасы, далеко не дешёвой, сверху уложен был слой тонко нарезанного солёного огурца, а по огурцу лежали кругляшки варёного яйца. Выглядел бутерброд аппетитно и очень красиво. Вид его напоминал глянцевое фото из известного кулинарного журнала…
Тут очнулся мой внутренний голос и с уверенностью произнёс:
— Саня, ты собираешься сделать то, что переведёт тебя из категории «законопослушный гражданин» в категорию «преступный элемент». Ты уверен в том, что твоё решение единственно правильное? До этого момента на твоём знамени было написано «Закон и справедливость», и это знамя долгие годы развевалось над твоей головой. Теперь этого знамени не будет. Ни гордиться, ни уважать себя после такого шага у тебя не получится.
Внутренний голос хотел ещё что-то сказать, но был оборван моим чётким ответом:
— Ты не прав! В моей жизни есть чем гордиться! А уважать себя я не буду, только если не сделаю этого шага.
Тут я вспомнил, что было написано на новой тетради для записей, которую я перед больницей купил себе на работу в магазине канцтоваров: «Лучше стыдно, чем никогда» — и ещё мелькнула в голове цитата Макслина из «Одиссеи крейсера «Улисс»: «Однажды начав восхождение, человек никогда не оглядывается назад».
Я сделал ещё один тихий и осторожный шаг, протянул руку, зажал в неё рукоятку электрошоковой дубинки, поднял её со стола, стараясь не зацепить ничего находящегося на нём, поднёс к телу охранника Вовы и нажал на кнопку «разряд». Охранник с хрипом дернулся и повалился на скамейку, даже не открыв глаза. Я вернул электрошокер на стол, на место где он и лежал. Ключи от двери оказались в кармане Вовиной рубашки, дальше было проще…
Уходя из здания больницы, закрыл за собой дверь на ключ. Ключ оставил в замке. Я не пошёл к центральному въезду в больницу, где суетились врачи и скорые, а завернул за угол и направился вдоль неосвещённых стен от теперь закрытого на ключ запасного выхода в противоположный угол территории больницы, чтобы там найти проход на улицу.
Никаких угрызений совести почему-то не чувствовал, хотя они были мной уверенно ожидаемы.
Внутренний голос опять вставил своё предложение:
– Может, надо было разбудить Вована и предложить ему денег?
— Знаешь, — получил он ответ, – всё в жизни решить с помощью только денег не получится. На каком-то этапе становится понятно, что иногда приходится поработать кулаками, локтями и мозгами!
Моё убеждение в том, что меня без проблем выпустят из больницы, потому что выпустить меня не могут в сложившихся обстоятельствах, это убеждение сегодня было разрушено и разбито вдребезги настоящей действительностью. А что же теперь должно быть написано на моём знамени? Я подумаю об этом позже.
То, что «сладкая парочка» — «Закон и справедливость» — в этой жизни уже не подходят – это однозначно. Закон – не для простых людей и добрых человеческих отношений. Да и отношения человеческие стали, ох, какие не простые.
Иногда начинаешь понимать, что рубеж, за который ты перешагнул, это не обязательно край пропасти, а скорее начало длинного подъёма в гору.
Достав мобильник, я набрал известный мне номер. «Мне нужно такси» — «Откуда вас забрать?» — спросила диспетчер и, услышав ответ, произнесла: «О! Это несложно. Номер машины я вам сообщу».
Минут пять ушло у меня на то, чтобы исследовать забор больницы на нужном мне направлении и убедиться, что прохода здесь нет, а найденная калитка была закрыта на ржавый навесной замок, не открывавшийся, видимо, с момента постройки медучреждения. Придётся лезть через забор…
…Спрыгнув по другую сторону забора на асфальт, я обернулся и заметил метрах в пятидесяти от места, где я оказался, двух пэпээсников – полицейских, которые, увидев прыжок с забора на землю, даже отдалённо не напоминавший что-то спортивное, повернулись и пошли в мою сторону. Я же быстрым шагом направился в противоположную сторону, где совсем недалеко должно стоять заказанное такси.
Окрик: «Эй! Мужчина! Стоять!» — раздавшийся от одного из полицейских, меня не остановил, наоборот, я побежал. Это был ещё тот бег! – как сказала бы моя бабушка. Улица, по которой мы бежали с блюстителями порядка, была, мягко говоря, полутёмная. Из двух сторон улицы та, по которой мы с полицейскими бежали, была освещена лучше.
Зазвонил телефон – нужно было ответить на звонок. Я нажал «Ответить»: «Вас ожидает белый Логан номер 528…»
Я быстро выключил телефон и прибавил скорость, хотя интуиция мне начала подсказывать, что даже с первоначально имевшейся форой, убежать от полицейских я не смогу…
И тут с противоположной стороны улицы донеслись женские голоса, на которые, по произносимым словам и тембрам голосов, видимо, наложилось немалое количество алкоголя.
— О! Мальчики по вызову! А ты говорила мужиков нет! Мальчики, а можете нам с подружкой сделать куни…, а если за денежку…
— Да они и не понимают, как это! – поддержал второй женский голос. – Они кроме минета в жизни ничего не знают…
— Идите к нам! Мы научим, мальчики…
Дальше последовал смех двух женских голосов.
Оба только что бежавших полицейских как-то резко остановились.
Видимо, то, что они услышали, показалось им более интересным, чем беготня поздним вечером по тёмным улицам с непонятной целью.
До угла, за которым меня должна ждать машина, оставалось 10 шагов, которые я преодолел за 3 секунды, и, повернув за угол, сразу увидел напротив магазина «Магнит», уже закрытого до утра, белый Логан с номером 528. Топота погони уже не было.
Я подбежал к такси, открыл заднюю дверцу. Спросил: «По заказу?» — и сел. « Поехали!».
Мы сразу тронулись. Главное сейчас было успокоить выпрыгивающее из груди сердце. Но первым делом я поблагодарил Бога: «Спасибо тебе, Господи! Спасибо тебе, Господи! Спасибо тебе, Господи!» — это не вслух, и трижды перекрестился.
Мы уже выехали на широкий проспект, оставив позади район больницы с охраняющими её чоповцами и контролирующими состояние общественной безопасности по периметру медучреждения работниками полка патрульно-постовой службы полиции.
Я вдруг вспомнил очередное двустишье:
Когда на жизнь посмотришь трезво,
То понимаешь – надо пить!
Внутренний голос при этом криво усмехнулся…
Теперь, когда проблемы на пути домой, устранены, я начал анализировать сложившуюся ситуацию.
Во-первых, охранник никому ничего не скажет о моём выходе из больницы. Потому что ему нельзя сказать своему руководству или руководству больницы, что он на посту спал, что электрошокер лежал на столе, и главное – он не видел того, кто это сделал.
А во-вторых, главврачу нельзя раздувать скандал по этому случаю, так как больница числится в передовиках, был приказ никого не выпускать, а больной ушёл после разговора у неё в кабинете, значит, она не организовала соблюдение режима карантина: она же врач, а он больной. Что можно доложить в Минздрав? Про разбитую вазу с цветами? Или треснутый монитор? Все смеяться будут…
Да, он получил два удара в живот, но он вытерпел бы любые побои, лишь бы на следующее утро в 10-00 быть на городском кладбище у гроба Любаши.
А почему молчит внутренний голос?
— Я не молчу! – внутренний голос решил заявить о себе. — Хочу отметить, что ты реализовал свой побег из больницы красиво. У меня ни одного замечания нет, кроме того, что бегаешь ты, конечно, безобразно.
Надо отдать должное девчатам, которые тебя фактически спасли. Если бы не их откровенные и так привлекающие молодых полицейских вопросы – сидеть бы тебе эту ночь в кутузке. Только этим девушкам, перебравшим с алкоголем, ты обязан свободой. Хотя они об этом не знают! Поэтому к девушкам, пусть даже и пьяненьким, надо относиться уважительно. В противном случае – ты можешь рискнуть своей свободой!
— Знаешь, а ведь я не знаю, что тебе и возразить! В принципе ты, видимо, прав! Что бывает очень редко!
