Перекрестившись на ступенях храма, поклонившись в пояс изображению Христа над двухстворчатыми входными дверями — высокими, отделанными медными ручками и петлями, горящими на солнце, Иваныч вошёл в храм. Внутри храм, показавшийся ему полутёмным после яркого, солнечного, уличного света, встретил его Божественной тишиной и приятной прохладой. В душу сразу проникал запах ладана и вид кружками выстроившихся горящих свечей на паникадиле, у икон Иисуса, Божьей Матери и почитаемых святых.
Войдя в храм, Александр Иванович сразу начал подниматься по широкой деревянной лестнице с великолепными резными балясинами и перилами. На втором этаже он подошёл к массивной двери с табличкой «Настоятель храма» и постучал аккуратно и не назойливо. Услышал: — Войдите! — открыл дверь и вошёл в достаточно просторный светлый кабинет, в котором он уже не единожды был, в том числе и при жизни брата Дениса.
— Доброго дня, Петр Павлович, с автобуса сразу к тебе, ты уж извини, что беспокою!
— Здравствуй, дорогой Александр Иванович! Доехал-то нормально? — они давно в светских разговорах о жизни лично, либо по телефону были на «ты».
— Лето в этом году какое жаркое! Хорошо, что автобус утренний, из Москвы в шесть выезжает — попрохладней чуть ехать было. Такую же дорогу в полдень не выдержал бы, — продолжил разговор Александр Иванович, сам всем телом отдыхая в кабинетной прохладе Палыча — работал сплит «Тошиба». Работал не резко, а мягко, не навязчиво и очень приятно. — Как ты, Палыч, с аритмией уживаешься?
— Знаешь, врачей-то у нас тут немного, да и поликлиника бедная, впрочем, как всё в медицине нашей, но 2 раза в неделю приезжает из соседнего района кардиолог, хороший, внимательный и знающий. Как меня жена к нему записала, не представляю, но сама она мне не сознаётся. Но я рад — выписал мне после недельной диагностики на всяких холтерах, узи и электрокардиограммах таблеток, которые я дисциплинированно пью, а сердце дисциплинированно отвечает мне на мою заботу ровным ритмом. Бывает, конечно, по работе разволнуешься, сорвётся ритм, но добираюсь до дома, а там жена меня быстро успокоит: — Мухой — в кровать! — телефон отключит, лекарство, стакан воды и ещё музыку включит успокаивающую, как я люблю. Дом — он лечит. Говорю — дом, а знаю, что лечит жена Варя — заботой и лаской. А ещё мне врач сказал — это у Вас фибриляция предсердий, Вы с этим не шутите, готовьтесь, через месяц-два посмотрю на Вас, будем думать об операции радиочастотной абляции. Варе не говорю — что волновать-то.
— Пётр Павлович, как встречаемся мы с тобой, всё на бегу и на бегу, а Дениса хоронили — какие там разговоры! Как ты сюда попал-то, ё-моё? Кратко, крупными мазками, имея за спиной два года сержанта разведроты в танковом полку, в Забайкальском Военном округе. «Дембельский альбом» хранишь? — И получив ответ: «А как же!», замолчал, ожидая рассказа Петра.
«Да попал, Саша, очень просто! Закончил Ленинградскую Духовную академию, которая была образована ещё в марте 1809 года, но, что интересно, называлась в точности, как и сейчас — Санкт-Петербургская Духовная академия. Учился хорошо. Нашего заведующего кафедрой забрали в Москву в Управление делами РПЦ. А он после сдачи нами экзаменов попросил направить к нему пять лучших слушателей, куда попал и я. При Митрополите Алексии количество приходов увеличилось в три раза, и Синоду пришлось увеличить количество сотрудников в Управлении делами. Сначала был в отделе по взаимодействию с вооружёнными силами и силовыми структурами, потом — отдел по делам молодёжи, потом вошёл в Издательский совет уже руководителем. В декабре 2008 года Алексия не стало. В феврале 2009 пришёл Кирилл. А этим же годом, летом, мне предложили переехать из Москвы во Владимирскую область в приход Храма Архангела Михаила. Вот так, с Божьей помощью, стал я настоятелем храма. Приход здесь хороший, прихожане радуют меня на проповедях, стараюсь со всеми разговаривать, объяснять, как жить, на что в жизни опираться. Мне здесь и хорошо, и комфортно. Да и Варе, жене моей, тоже здесь уютно.
— Ну, а ты, как живёшь, Александр Иванович, как здоровье твоё?
Одновременно с рассказом о езде в автобусе этим утром гость достал из сумки две коробки водки «Парламент» со словами: «Просьбу твою с радостью я выполнил, Пётр Павлович, в связи с чем сей презент тебе вручаю в торжественной обстановке». Тут оба участника диалога улыбнулись друг другу по дружески открытыми улыбками.
—Сколько денег должен я тебе, Александр Иванович, за «Парламент»?
На что получил ответ: «Парламент» не продаётся!» — оба рассмеялись.
— Пётр Павлович, про деньги у меня, прошу, даже не спрашивай, я же говорю — презент!
Настоятель с улыбкой ответил:
— Понял! Больше не буду! — и, посерьёзнев, сказал: — Ну, а теперь, расскажи, дорогой, молишься ли за упокой души усопшей жены своей, с которой, ты рассказывал, прожили Вы больше 35 лет вместе?
Немного успел рассказать своему собеседнику историю своей тоски по усопшей жене, но тот всё сразу понял:
— А теперь послушай меня, сын мой. Умершим нужна поддержка, помощь и молитвы близких. Когда человек долго оплакивает умершего, никак не помогая ему, это проявление эгоизма. Важно, чтобы родные молились о прощении его грехов, просили Бога даровать силы преодолеть испытание, войти в Царствие Божие, когда придёт время и если на то будет Божья воля. Нетленная оболочка уже не имеет возможности самостоятельно покаяться — это привилегия живущих на земле, пока у них есть физическое тело. Смерть — естественный процесс. Она не может быть оспорена, следует лишь принять факт, как данность, стараться искать утешение у близких, в любимых занятиях, работе и, конечно, в молитвах.
Для человека плакать по умершему — нормальная реакция организма. Часто слёзы текут непроизвольно. Но истинно верующий человек не будет отдаваться стенаниям, убиваться горем, так как знает, что смерть физической оболочки даёт возможность душе вознестись к Отцу небесному. Люди чаще всего плачут по другим причинам: из-за осознания одиночества после смерти близкого, и жалости к себе, и по другим причинам, в том числе по эгоистическим переживаниям…
Отпустить надо душу твоей жены с любовью в сердце. В трудные моменты молитвы помогут тебе справляться с этой тяжестью. Поддерживать в сердце чувство любви, а не горечь разлуки. Частые молитвы за усопшую помогут её душе попасть в рай и избежать ада. Праведное поведение после смерти близкого и дорогого человека, милостыня нуждающемуся — это способствует прощению грехов покойного, плакать при этом не нужно.
И ещё! За презент ещё раз спасибо! Это, во-первых. А вовторых, дам я тебе сейчас записочку с названиями и авторами двух книг, которые я тебе советую найти и прочесть. Из твоего рассказа я сделал вывод, что эти книги ты и в глаза не видел. Прошу только, записочку мою не читай в храме.
Пётр Павлович пересел в своё кресло из-за стола, за которым они с гостем беседовали, взял ручку и начал писать, а закончив, свернул вчетверо лист бумаги и передал его Александру Ивановичу. Лист бумаги тут же был гостем кабинета спрятан в карман брюк.
— Спасибо, Пётр Павлович, конечно, найду и прочту и особое спасибо за твой совет — как мне вести себя правильно с памятью жены и её душой. Ты не представляешь, как ценны, вовремя сказаны мне твои слова. Я очень сильно подумаю о том, как вёл себя и как вести себя дальше, чтобы не только не навредить Любаше, а и помочь её душе! Палыч, не буду тебя больше задерживать и так отнял у тебя столько времени, пойду вниз, помолюсь, да на могилку к Денису пойду. Береги себя — пандемия! Кстати, ты вакцинировался? — и получив утвердительный ответ, продолжил — значит, я правильно сделал, что укололся….
Они поднялись из-за стола, с удовольствием, крепко пожали друг другу руки.
— Ну, с богом! — сказал Пётр Павлович.
—До свидания! — ответил Александр Иванович, вышел из кабинета, тихо прикрыв за собой дверь, и начал спускаться на первый этаж.
В храмовом зале людей было немного, он приобрёл тут же в церковном киоске шесть восковых свечей. Прошёл сразу к распятию Христа, где в песок, засыпанный в металлическом поддоне, зажигались свечи за упокой умерших, поставил в песок и зажёг две свечи и прочёл три раза молитву к Господу нашему Иисусу Христу за упокой душ Любаши и её единородной сестры Веры. Сёстры были не близняшками в смысле точной копии друг друга, но родились одна за другой в зимнем месяце феврале. Так случилось, что в день Любиной смерти, пришла весть из другого города, где жила с семьёй Вера. Вера умерла в этот же день в онкологической больнице. И как не мучила Иваныча мысль о невозможности смерти двух сестёр в один день в разных городах и от разных болезней — Вера болела раком, и как не пытался он для себя как-то объяснить это — не мог он найти ответа на неразрешимый вопрос. На всё воля Господня! — получал он ответ, практически от всех, к кому обращался с застрявшим в голове вопросом. Постепенно, у него закрепилось только правило ставить и зажигать в церквях за упокой души две свечи и молиться за Любу и Веру.
Остальные четыре свечи Александр Иванович поставил, прочтя молитвы, у икон Николая Чудотворца, Божьей Матери и, конечно, рядом со ступенями амвона — Господу нашему Иисусу Христу. Уже собираясь выходить из храма и вдруг вспомнив о чём-то, он нашёл глазами икону Святого Пантелеймона и долго стоял, молясь, прося об успешном проведении операции, которая его ждала в ближайшие недели.
Выйдя из храма, Александр Иванович нашёл лавочку в тени дерева, достал из оставшейся сумки сначала влажные антибактериальные салфетки, тщательно протёр ими руки, снял наконец надоевшую медицинскую маску. После этого достал лежащий под салфетками пластиковый пакетик, вынул и с аппетитом съел два бутерброда с твёрдым голландским сыром и запил чистой водой из взятой из дому бутылочки. Затем он полез в карман брюк и достал записку, которую написал ему настоятель храма. Развернув лист бумаги, он прочёл: «Александр Иванович, попробуй достать эти книги и прочти их — „Жизнь после жизни“ Раймонда Моуди, „Доказательства жизни после смерти“ Джеффри Лонга».
Какое-то время мысли судорожно метались между его рассказом Евгению о своей жизни после смерти жены, разговором с настоятелем храма и тем, что он только что прочёл в его записке. Нет, не прочёл, а только прикоснулся. Александр Иванович отключился от всего, что происходило вокруг. Он просидел так, не шевелясь, на лавочке минут двадцать. Внутренний голос, видимо не выдержав непривычной тишины в пятой голосовой чакре произнёс: «Слышь, Спиноза! Не делай вид, что ты этого не знал! Или хотя бы не догадывался. Взрослый мальчик, а прикидываешься».
Иваныч не ответил этому наглецу, потому что перебрал в голове возможные ответы, но все оказались матерными. А материться не хотелось. Можно послать будет в любой момент, когда он не будет ожидать. Хотя, если ты интеллигент, ты даже своё эго не пошлёшь на три буквы… — Пошлёшь на пять? — вопросило эго, а эговый хозяин вспомнил присланное ему двустишье, которое читал недавно в телефоне: «Чтоб скрыть свою интеллигентность, соплю он вытер рукавом». После этого послал эго на три буквы, встал, отнёс смятую салфетку и отработанную, на его взгляд, за полдня медицинскую маску в стоящую неподалёку урну, вернулся за сумкой, оставшейся на лавочке, достал оттуда новую маску и, ощутив, что с одной сумкой идти стало значительно легче, пошёл в сторону сельского кладбища.
Центральная улица села Заречное называлась именем жены вождя мирового пролетариата Надежды Крупской, хотя как не копался в своих исторических познаниях Александр Иванович, так и не вспомнил за этой женщиной ничего героического, сделанного для блага народа российского. Хотя вполне возможно, что её вклад в развитие нашей Родины велик, а просто ему, пенсионеру, неизвестен. Думать о биографии Н. Крупской не хотелось. Начал вспоминать стихи, которые ему писала его Любаша и которые он писал ей. До свадьбы они дружили года три, и именно на это время приходилась его, поэтическая активность. Он вспомнил самые классные Любины стихи и самый, на его взгляд, удачный, с любовью и обожанием написанный, душевный свой стих.
Вот, эти стихи, написанные Любой:
Я счастлива сейчас!
Родные руки гладят мои плечи.
И сердца стук, и свет любимых глаз,
И тёплый, как его, дыханье вечер!
Я счастлива, когда любимый рядом,
Когда в его руке моя рука,
Где тесно клятвам, там просторно взглядам!
Мгновение, стой! Прошу, не уходи!
Тогда не будет грусти и разлуки,
Пусть будет вечность у моей любви!
Пусть рядом будут его руки!
И ещё одно вспомнилось…
Милый мой и желанный, ты не ушёл навечно.
Пахнут, как прежде, губы белыми лепестками,
Смотришь сквозь годы, любимый, августовскими глазами.
Жёлтая, зябкая осень смыла твои поцелуи,
Но снегопада проседь вновь по тебе тоскует.
Будто со мною ты рядом, из-под ресниц мохнатых
Синие брызги взгляда снова зовут куда-то.
Волосы пахнут мёдом, весь ты из нежности тканный,
Нас разделяют годы, милый мой и желанный.
А вот это его, написанной Любе за месяц до свадьбы…
Снова вырастает предо мной,
Твои руки — словно дуновенье
Ветра тёплого, звенящего листвой.
Ночь, как будто солнце сохраня,
За одной звездой зажжёт другую,
Посмотри на звёзды, ну, а я
Ямочку на шее поцелую.
Мёртвый свет луны, как свет реклам,
Затерялся ветер в складках платья,
За минуту эту — жизнь отдам:
Небо в звёздах и твои объятья.
Александр Иванович шёл по тротуару, выбирая отрезки пути, проходившие в тени деревьев, растущих вдоль улицы. Время было близко к полудню, и тени деревьев были небольшие. Тем не менее ему удавалось идти в сторону кладбища по тенистой части тротуара, думая о своём. Проходя мимо администрации села, располагающейся в одноэтажном здании вместе с почтовым отделением и имеющим разные входы: администрация — имела вход посерёдке здания, а почта России — с торца, Иваныч обратил внимание на посаженные у входа администрации по обеим сторонам дорожки, ведущей к входу, красивые, молодые, голубые ели, которые очень украшали само здание. От стоящего рядом с администрацией большого, три на шесть метра, рекламного плаката, призывающего голосовать на выборах в Госдуму в приближающемся сентябре за «Единую Россию», взгляд он отвёл, чтобы опять не втягиваться в постоянно тлеющий конфликт с внутренним голосом, на тему. — Так, стоп! — сказал себе Саша, продолжая движение в сторону могилы Дэна.
