…Александр Иванович! Саша!.. Зовут на рентген! Вставай! — это сосед по палате, чья койка слева. Андрей, кажется.
Я через силу поднимаюсь. Тащусь на рентген…
Так проходят три дня, в которые я плохо реагировал на окружающих, на вопросы лечащего врача отвечал односложно. «Хорошо». «Да». «Нет». В голосе пропали интонации. Смотрел в одну точку и видел перед собой Любочку — живой, весёлой и красивой.
Утром, на третий день после смерти Любы, дочь позвонила сообщить, что завтра отдадут тело мамы, и она обо всём договорилась: «Знакомый парень помог со всем: место, гроб, венки, ограда, крест… Священник придёт отпевать маму прямо на могилку, завтра, в 10—00 на центральном кладбище города». Кроме того, назвала на всякий случай квартал захоронения.
Я ни на минуту не сомневался, что меня выпустят из больницы хотя бы на день, чтобы похоронить родную жену. После звонка дочери я сразу нашёл лечащего врача в ординаторской.
Ирина Александровна сидела за компьютером и что-то печатала. Не лишённый приятности овал лица, красивые губы, усталые серые глаза с небольшими кругами под ними. Русые волосы, заплетённые сзади в небольшую французскую косу, молодили и придавали капельку шарма. Губы чуть накрашены неброской помадой, но всё равно выделяющие их на нижней части лица. Ногти на руках ухожены, но лак неяркий, скорей розовый, чем бледно-красный.
На столе лежали кипы историй болезней пациентов. На металлическом стеллаже стоял электрический чайник, чашка с недопитым кофе, блюдце с печеньем «Кокосовое» и поднос с несколькими перевёрнутыми, видимо — чистыми, чашечками. Имелась пачка сахара «Чайковский» и снова истории болезней… Они были везде, в том числе на подоконнике, на стуле около стеллажа. Короткий диванчик, присутствующий тут же, видимо, для дежурных врачей, помогал измотанным нами, больными, медицинским работникам как-то перебиться ночью без нормального сна. Правда, подушки не было на диване. Было очевидно, что она лежит и ждёт своего ночного часа в одном из четырёх металлических одежных шкафов, стоявших между одним и вторым окном…
Отделение, где я лежал, не относилось к «красной зоне». Здесь лежали люди с воспалением лёгких, анализ на ковид у которых дал пока отрицательный результат. Но подхватить эту заразу в нашей больнице можно было очень даже просто, и все мы береглись, как могли, пачками комкая влажные салфетки с антибактериальным составом. Мылили беспрестанно руки в раковине, имеющейся в палате. Без маски только ели, умывались и спали, остальное время она практически не снимались с наших лиц. Друг к другу близко не подходили.
— Ирина Александровна! — обратился я к доктору, которая перестала печатать, как только я вошёл в ординаторскую. — Вы же знаете о моём горе, давайте решим вопрос, — продолжил я. — Мне необходимо выйти из больницы хотя бы на световой день, чтобы похоронить жену завтра утром. Во второй половине дня я буду у себя в палате.
— Александр Иванович, в любой другой ситуации я бы решила вопрос положительно в течение трёх минут. В настоящее время, время эпидемии короновируса, выпустить Вас из ковидной больницы с двусторонним воспалением лёгких равносильно для меня потере работы. Вы уж меня поймите и простите, я категорически не могу этого сделать, мало того, это и не в моих силах.
Она собиралась продолжить, но я несколько ошарашенный таким началом, заговорил о любой расписке со своей стороны, написанной в её присутствии, что ни она, ни вся больница, как структурное подразделение Министерства, не отвечает за состояние моего здоровья и за мою жизнь с момента моего выхода из здания лечебного учреждения.
— Одновременно я беру на себя обязанность строжайше придерживаться правил, существующих в период карантина: маска, перчатки, дистанция 1,5 метра. Могу и рот заклеить скотчем, а на глаза надеть лыжную маску для горнолыжного спорта, — я продолжал говорить, постепенно понимая, что принятие окончательного, положительного решения от неё не зависит.
— Или я сам уйду… без разрешения, расписок, обещаний и доказывания того, что не подлежит доказыванию и объяснению… — промолвил я в конце своего монолога.
В ответ услышал, что с прошлой ночи на охрану больницы призвано близкое Министерству здравоохранения частное охранное предприятие. Вход в больницу есть, но выхода теперь нет. Ситуация с ковидом в области и, в частности, в городе крайне тяжёлая. Команду охране на выпуск больного может дать только главный врач.
Наступила тяжёлая пауза в разговоре двух взрослых, всё понимающих людей. Извиняющаяся улыбка и разведённые в стороны руки Ирины Александровны.
— Где мне его найти?
— Не его, а её. Зовут её Альбина Сергеевна, и найти можно на 6 этаже в приёмной, кабинет 601.
После получения очередной капельницы, уколов и таблеток я пошёл искать кабинет главного врача больницы. Хорошо, что кабинет находится в нашем шестиэтажном корпусе.
Кабинет No601 я нашёл достаточно быстро: он был следующий после кабинета No600, где, судя по табличке на двери, трудился заместитель главного врача больницы. Открыв дверь, я попал в светлую приёмную с красивым ресепшеном цвета махагон. В глубине приёмной, у стены, стоял большой цветочный горшок, в котором рос замиокулькас, родиной которого, насколько известно, была тропическая Африка. В России народ называет это растение «долларовое дерево» и, припоминая, как у нас любят приметы, положить под цветочный горшок однодолларовую купюру — святое дело! Здесь здорово заботились о чистоте: нигде ни пылинки. Все листики растения блестят как лакированные — смотрятся отлично.
Любезная секретарша прекратила печатать на компьютере и спросила, не из 2-го ли я отделения и не Ирина Александровна ли лечащий врач? Александр Иванович насторожился. Здесь уже знали о его возможном приходе?
Секретарша зашла в кабинет главврача и через секунду вышла, открыв широко дверь и произнеся: «Проходите, пожалуйста». «Спасибо», — Александр Иванович выдавил из себя улыбку, которая, впрочем, удалась плохо.
— День добрый, Альбина Сергеевна, уделите, пожалуйста, три минуты, — произнёс я, входя в кабинет. Услышав в ответ: «Минуту» — стал разглядывать кабинет. Кабинетик-то метров 40 квадратных, 3 больших окна по одной стороне с летними лёгкими светлыми шторами. Но окна закрыты. Работает кондиционер. Хозяйка кабинета не любит пыли и шума. Недалеко от здания больницы — широкий проспект и, естественно, автомобили и общественный транспорт могут ей создавать неудобства. Пахнет розами. Но мне не верится, что букет алых роз, стоящий в вазе на приставном столе для заседаний, может так пахнуть на всю комнату. Видимо это дезодорант. Вся мебель — от одного современного гарнитура. Цвет — венге. Вокруг стола с розами замерли до десятка стульев, как бы охраняя букет. Стол главврача, шкафы книжные, шкаф для одежды, два кресла для задушевной беседы и журнальный столик с хрустальной пепельницей и хрустальными же стаканами. Две бутылки «Боржоми». Запотевшие. Только вытащили из холодильника. Красиво. А теперь — хозяйка кабинета. Белоснежный медицинский халат с синими кантиками по воротничку, по нагрудному карману и по манжетам рукавов. Пока Альбина Сергеевна что-то дописывает, я продолжаю стоять, потому что присесть не предложено. И продолжаю созерцать кабинет.
Такую штуку никогда я не видел: анатомическая модель торса человека. На первый взгляд — бесполая. Хотя, честно говоря, странновато было бы видеть эту модель с мужскими гениталиями в кабинете женщины-руководителя, даже и врача. Впрочем, и торс раздетой женщины в кабинете женщины? А, не моё это дело — разбирать здесь половые предпочтения Альбины Сергеевны.
Эта штука стоит в простенке между окнами на полированном столике. Высота модели — около метра. Та часть лица, которая сбоку видна хозяйке кабинета, — человеческая, отражается в стекле одного из шкафов. Вторая половина лица, которая видна входящему в кабинет, — без кожи: мозг, лобная кость, глазное яблоко, зубы — производит на немедицинского работника неизгладимое впечатление.
Ниже от подбородка практически до низа человеческого торса без рук и ног всё не имеет кожи. Все внутренние органы имеют разные цвета, разные размеры, разную структуру пластика, из которого они сделаны, и, соответственно, разные названия, узнать которые взрослому человеку совсем не сложно.
Альбина Сергеевна — плотная женщина лет пятидесяти двух, с ярко накрашенными губами, с ногтями на руках такого же цвета, с ухоженной причёской каре из каштановых волос, уголки губ приспущены. Типичное лицо руководителя.
Главврач прекращает писать, поднимает на меня чёрные глаза: немая сцена, в которой как бы слышится вопрос: «Какого хрена ты припёрся?»
—Слушаю, Александр Иванович, — она назвала меня по имени-отчеству, хотя мы не знакомы. Значит, ей точно доложили ситуацию. — Я так понимаю, что решение по вашему вопросу Ирина Александровна Вам сообщила.
— Я бы сказал, что мы обменялись мнениями по этому вопросу.
— Боюсь, я не смогу Вам помочь.
— Я понимаю, что Вы не можете, но помочь надо. Думаю, не каждый день и не каждый год Вы можете вспомнить такой случай и повод для такого обращения. Могу поспорить, что в Вашей жизни такого прецедента ещё не было, и Вы просто не знаете, как Вам быть: с одной стороны, Вы отдали приказ охране никого не выпускать из больницы и личный состав ходит с пропусками. С другой стороны — пандемия коронавируса, приказ Минздрава и постановление Губернатора соблюдать строжайший режим карантина, да ещё те веские причины, о которых Вы знаете. И Вы же прекрасно понимаете необходимость моего присутствия на похоронах моей жены.
Я скажу Вам больше: в моём лице Вы видите самого ревностного исполнителя требований карантина. Я два часа побуду у гроба жены, услышу слова священника, провожу её до могилы и брошу горсть земли на гроб. Всё время я буду в маске, в перчатках, не подходя ни к кому, не обнимая, не плача на плече у дочери, и, даже стоя на коленях перед засыпаемой землёй могилой, я буду думать, что вернуться можно только на заднем сидении такси, в новых перчатках и новой маске, не разговаривая и не вытирая бесконечно текущие по щекам слёзы, не давать волю рыданиям, подступающим к горлу из сердца, разорванного на мелкие части.
Альбина Сергеевна стойко выслушала мою тираду с каменным лицом:
— Александр Иванович, надо отдать Вам должное — Вы хорошо излагаете свои мысли, только это ни к чему! Я ни за что не нарушу приказ, мне плевать на Ваши колени, слёзы, маски и перчатки. У меня приказ — закрыть выход из больницы. Я держусь за своё место и приказ выполню.
— Альбина Сергеевна, я так понимаю, что отпущенные мне три минуты ещё не истекли. Вы поставьте себя на моё место и представьте, что у Вас в семье несчастье. А Вас не выпускают на похороны любимого человека, несмотря на то, что Вы дышите, ходите, моргаете, плачете и разговариваете. Вы вообще представляете, в какой просьбе Вы только что собирались мне отказать? Вы же руководитель и прекрасно знаете, что в любом приказе есть исключения. Осталось Вам только решить, что мой случай как раз и есть исключение из приказа Минздрава.
И если Вы скажете «нет», мне придётся встать на колени перед Вами, — последнюю фразу я почти кричал, — и молить Бога, чтобы он научил Вас, как поступить в моём случае!
— Во-первых, не орите Александр Иванович! — металлическим голосом произнесла хозяйка кабинета. — Во-вторых, выходите из кабинета, я Ваши причитания слушать не хочу и не буду, мне надо работать.
— А мне надо похоронить свою жену, — закричал я и дальше перестал себя контролировать…
